В своих путешествиях по городам и весям Украины я иногда проезжаю очень красивые (каждое по своему) места. Но обычно, на скорости 160-180км/час, любование ими сводится к каким-то 3 секундам. И уже никогда я не возвращаюсь на то или иное место, чтобы в полной мере оценить представшие предо мной красоты. Как говорится – такова жизнь, или, как пели когда-то одни из монстров русского рока – "Когда-то у нас было время – теперь у нас есть дела…". Нет, я ни в коем случае не жалуюсь – постоянные командировки позволяют мне увидить многое из того, что 90% граждан этой страны ни увидят никогда. И все же – желание быть более свободным и иметь свободу выбора приследовало человека с незапамятных времен… Ну, пожалуй, не будем дальше развивать столь скользкую филосовскую тему – можно будет договориться и до свержения существующего конституционного строя или поголовного ухода всех ныне живущих в нирваны и астралы.

Речь не о том… Рок, фатум, судьба всегда приведет тебя именно к тому месту, где ты действительно должен сделать остановку, увидеть то, что тронет твою душу и, кто знает, навсегда изменит твое представление о величественно, вечности, красоте, силе и т.п.

19 августа 2006 года не предвещало ничего необычного – впереди была длинная дорога, и стартовав с восходом солнца, мы с моей милой наслаждались потоком прохладного утреннего воздуха, струившемся в приоткрытые окна низко летевшей по шоссе Киев-Харьков Мазды. Дорожное покрытие послушно ложилось под колеса и спидометр накручивал одню сотню километров за другой. Все было замечательно, мы наслаждались дорогой, болтая обо всем и одновременно ни о чем, когда после полудня на чистом ярком южном небе не появилось одинокое облачко на ножке… "Пожар" – сказала любимая. "Что-то не похоже" – сказал я – "скорее тактический ядерный взрыв" – пошутил в добавок. И оказался почти прав – буквально через пару километров шоссе перегородил военный гусеничный грейдер (бульдозер или как оно там еще называется), а съезд с шоссе имел гордый указатель "Новобогдановка". С этого съезда на шоссе выливался поток мотоциклов, старых моделей ВАЗов и просто людей с пожитками. Все это до боли напоминало привычную по советским фильмам о войне картину эвакуации местного населения от фашистских войск летом 41 или 42 годов – я, будь режисером, остался бы очень доволен – на лицах всех без исключения участников была смесь страха, отчаяния, боли за брошенные дома и имущество, а также стремления именно в этот момент убраться куда подальше… На нас, ехавших на встречу смотрели в лучшем случае как на психов, а один парень, толкавший, похоже, отказавшийся заводиться в самый критический момент, мопед, особо не выбирая слов, выдал народное "Уе…вайте!". Слева, буквально в нескольких километрах, за полем и лесополосой, разворачивалось огненное действо под названием "Новобогдановка 2006" – на земле с упругим грохотом, бившим по ушам, зарождались огромные клубящиеся черно-красные шары, и неторопясь, с ленцой, поднимались к солнцу, которое уже только слабо просвечивало сквозь шляпку величественно разростающейся в небесах дымной паганки. Шары искрились разлетающимися в стороны осколками и картина падения срубленных этими самыми осколками деревьев в лесополосе казалась одновременно игрушечной, ирреальной и пугающей. Огненный котел Новобогдановки, рожденный безалаберностью, безразличием, а может – и злым умыслом всех людей в цепочке – от рядового до министра обороны Украины – разкочегаривался прямо у нас на глазах…

"Может, развернемся" – сказала милая, оторвав меня от созерцания огненного действа. "Пожалуй" – сказал я – "но сфотографировать это не помешает" – сказал фотограф, проснувшийся во мне… "Ты пока сделай пару кадров, а я поворю с аборигенами насчет объезда" – поставил я точку в продвижении вперед к опасной зоне.

Тут стоит сделать небольшое отступление, и сказать пару слов насчет слова "абориген" – оно ни в коем случае не ругательное, а передает весь комплекс навыков и знаний человека, как старожила или специалиста по той или иной местности или области деятельности. Так, мальчики и девочки в супермаркетах типа МЕТРО – тоже аборигены, поскольку прекрасно ориентируются наличии того или иного товара на полках. Вобщем, разговаривайте с ними вежливо и не пытайтесь обменять стекляные бусы на что-то очень дорогое – и тогда любой абориген будет крайне рад помочь вам.

Остановленный нами абориген с семейством был типичным сельским жителем – невысокого роста, коренастый, с продубленным на южном степном солнце лицом, и, после вежливого обращения (см.выше) "What the fuck?!", с достаточным чувством юмора поведал нам о тяжелой, а в последние 3 года – особенно, судьбе жителей Новобогдановки. Видимо, штатив с фотоаппаратом, которым любимая в это время делала фото, ввел аборигена в заблуждение и он принял нас за журналистов и потому так усиленно сливал информацию. Кстати, он поведал и о том, как в Новобогдановку при первом инцинденте приезжал тогдашний и нынешний премьер-министр Янукович, который, собственно, и руководил ликвидацией последствий, следовательно, его неправильное руководство и некомпетентность, по мнению аборигена (впрочем, я с ним тоже согласен), привели к дальнейшим проблемам. Не плохо было бы Президенту сделать соответствующие оргвыводы, пока у нас не взорвалось что-то покрупнее. Но это уже политика, о ней мы поговорим в другой раз…

Итак, ведомые очень даже подробным рассказом местного жителя и довольно детальной картой данной местности, мы отправились в объезд. Я думал, что в Белой Церкви плохие дороги – зря я так думал… Лучше бы ту дорогу, по которой мы ехали – вообще не асфальтировали – такие ямы, как были на объездной "дороге" в асфальте просто физически не могли бы существовать в земле – они бы просто осыпались. А так остатки асфальта грозились ободрать днище или впиться остриями в бампер, когда машина прыгала по этим "перекатам" и "волнам". Надо отдать должное нашему проводнику – он точно указал нам выезд на довольно "качественную" дорогу, поскольку в процессе езды к нам присоединялись одиночные автомобили или группы, которые пылили прямо по степи, спускаясь с невысоких холмов небольшими колоннами, над которыми к небу поднимались желто-рыжие столбы пыли. Наверное, именно такую картину наблюдали в этой степи летом 42го красноармейцы, когда на этих самых безымянных высотках по приказу 221 пытались ценой своих жизней остановить катившиеся по степи немецкие танки.

Когда мы проезжали довольно многочисленные села, построенные по давней традиции "хоть с краю хата, но на красной линии", т.е. вытянувшиеся вдоль проходящей по селу дороги, идущей в райцентр, то во всех дворах, на обочинах, стояли люди, с любопытством наблюдая поднимающееся к солнцу облако. Кстати, грибок уже перестал быть таковым, и, достигнув довольно большой высоты, стал походить скорее на надвигающийся грозовой фронт. А "ножка", протянувшаяся к взрывающимся боеприпасам и подпитывающая "шляпку", делала его даже чем-то похожим на несвойствонное нашей местности торнадо. Вот так, медленно перебираясь через ухабы проселочных дорог, мы и пылили по степи, забирая к юго-востоку от Новобогдановки, где все это время продолжали рваться боеприпасы.

И тут, среди пыли и толчеи машин появился указатель "Каменная Могила – 6 км". Я слышал давно об этом сооружении, которое овеяно легендами и спекуляциями, которое называют "Предтечей пирамид" и колыбелью шумерской цивилизации. Побывать на нем специально при моем тепме жизни было бы практически нереально, но раз случай заставил нас притормозить и увидеть указатель – глупо было бы не воспользоваться такой возможностью, и собственными глазами увидить то, что называют "Каменной Могилой". Десять минут езды по узкой дороге, петляющей по поселку, в котором жилые дома барачного типа соседствуют с мало чем отличающимися от них казармами воинских частей (и выбрали же место, не зря, видать, злой рок витает над Новобогдановкой) и мы – у государственного заповедника "Каменная Могила".

Над огороженной территорией давлеет сооружение метров 500 в длину и около 100 – в ширину, высотой с 2хэтажный дом. Издалека оно выглядит действительно цельным могильным холмиком, увеличенным в сотни раз. Если же подойти ближе, то становится ясно, что это – нагромождение каменных глыб, некоторые из которых лежат горизонтально в несколько слоев, образуя сердцевину сооружения, а остальные – сложены по краям под углом – и опираются на эту сердцевину, образуя что-то на подобие каменного "шалашика". И только когда подходишь совсем близко, ты понимаешь, что эти глыбы – фрагменты монолита, отколотые ровно и довольно часто – под прямыми углами и больше напоминают современные строительные железобетонные блоки и плиты перекрытий. Территория вокруг чем напоминает заброшенную стройплощадку – то здесь, то там лежат вросшие в землю плиты, которым по каким-то причинам не нашлось места в общем ансамбле. Создается впечатление, что какой-то древний народ веками собирал в степи оставленный морем, которое было здесь когда-то, "стройматериал", обрабатывал его и строил первое чудо света, ведомый шаманами и первыми мыслителями. А потом, поколение за поколением теряя понимание цели, когда цель подменяется процессом ради самого процесса, разуверился в необходимости бесконечного труда и ушел дальше, чтобы разнести по островкам тогдашних "цивилизаций" опыт построения таких циклопических сооружений, сделав возможным постройку Вавилонской башни и Пирамид. А на место древних и мудрых пришли новые молодые племена, кочующие по бескрайней тогда степи веками, и, прервав стремительную скачку своих коней, падали ниц перед величественным и непонятным сооружением посреди ровной степи, считая его творением своих богов или богатуров.

Здесь не селились, здесь почитали – высшие силы и хоронили своих мертвых. Здесь проводили кровавые мистерии во имя темных сил и просили заступничества у светлых богов. Камни Могилы за тысячи лет услышали имена тысяч богов на тысячах языков и наречий. Они впитали в себя кровь жертв, боль и радость, отчаяние и надежду, жизнь и смерть. Стоя возле Могилы, удивительно легко представить себе картину, как на ее вершине, на фоне закатного кровавом неба шаман давно ушедшего в небытие племени возносит руки к надвигающейся с востока тьме наступающей ночи и просит своего бога тьмы Олы Коса заступиться за племя в ночи, оградить от воющих в округе стай волков и гиен, что ночью обратяться в посланцев самой смерти Амары и придут пожирать души спящих богатуров. А сами богатуры застыли на своих конях у подножия, могучие мужественные войны притихли, они, привыкшие к смерти в бою, видят пугающие отблески и тени от света факелов и костров на камнях Могилы, они, зомбировнные распевными призывами шамана о помощи, видят, как тени сливаются в образы богов и среди камней идет битва, их маленький локальный Армагедон, где посланцы Олы, ночные птицы и летучие мыши с кровавых предзакатных небес бросаются на чудовищ Амары, чтобы защитить их, детей Великого Отца Олы. И только всхрапываю и переступают с ноги на ногу кони под богатурами и камни Могилы подпитываются новыми страхами и новыми надеждами. Чтобы потом показать еще более страшные картины и дать надежду новому племени, пришедшему из ниоткуда и уйдущему вникуда. А Могила остается вечной, ей нет дела до суеты людишек, она просто впитает в себя силу их веры, чувст, эмоций – ведь только те, кто были первыми, кто положил первую плиту и произнес первое заклятие, знали истинное ее предназначение, ее истиную силу и предначертали ее истинную судьбу… И нам, вооруженным рентгеновскими анализаторами, компьютерами, спутниковами фото и трехмерными моделями всех ее гротов, пещер, могильников вокруг никогда не понять ее, потому что те битвы, которые помнит Могила – они не для нас, и те боги, котрые схлестнулись в них в смертельной схватке – они сражались не за наши души. Мы пришли к ней не за помощью и надежной, не поклониться ей, мы не захотели посмотреть в глаза своих богов, мы пришли препарировать ее – и Могила будет мстить со всей силой, накопленной за тысячи лет, снова и снова будут рваться вокруг снаряды, напоминая этому племени, как призрачно его благополучее и сила техники, которая вмиг может обратиться против своих создателей.